|
загрузка...
Материал скопирован с сайта: http://dramateshka.ru/index.php/military-scenarios/5641-ldo-tebya-mne-doyjti-nelegkor#ixzz2Hgc7NoCE
Действующие лица: Борис, Вероника (Белка), Степан, Женя (Колышкин), Женечка, Ирина, Володя.
Сцена с одной стороны представляет собой кусочек домашнего быта — стол, накрытый скатертью, горящая лампа, кресло с уютным пледом, чашка чаю, ваза с цветами и т. д.
С другой стороны — что-то похожее на блиндаж: лавки, горящий фонарь, плащ-палатки, оружие, в общем военный быт.
Начинает звучать песня «Темная ночь» в исполнении Марка Бернеса (муз. Н. Богословского, сл. Л. Ошанина).
После того как песня отзвучала, идет отрывок из пьесы Виктора Розова «Вечно живые».
На сцену выходит Вероника и забирается с ногами на диван. Радио передает сводку: «...на Минском направлении...» Вероника подходит к репродуктору и силой ударяет по нему. Радио замолкает. Входит Борис.
Вероника. Смотри на часы!
Борис. Противовоздушные щели рыли на заводе, во дворе. Вероника. Это меня не касается. Разлюбил ты меня, вот что.
Борис. Глупая.
Вероника. Какие новости?
Борис. Никаких.
Вероника. Это хорошо. Сейчас боюсь новостей. Ну, что ты мне подаришь завтра?
Борис. Это секрет.
Вероника. Не скажешь?
Борис. Ни за что!
Вероника. Можешь не говорить. Но если что-нибудь вкусное — я скоро съем и забуду. Ты подари, чтобы было на долгую-долгую память. Чтобы до старости. Мы будем дедушка и бабушка — посмотрим на эту вещь и скажем: это подарено, когда Белке исполнилось восемнадцать лет. Доживу до ста лет, и у меня будет сто твоих подарков.
Борис. Восемьдесят два!
Вероника. Обсчиталась.
(Борис подходит к репродуктору, хочет его включить.)
Вероника. Не надо! На фронте дела идут не так, как передают по радио.
Б о р и с. С чего ты взяла?
Вероника. Говорят.
Борис. Бабы в очередях.
Вероника. Ну, если я баба — пожалуйста.
Борис. Вероника!
Вероника. Включай, включай!
Борис. Мешать не будешь?
Вероника. Нет-нет. Хочешь, даже глаза закрою?
Борис. Сиди и закрой глаза.
Вероника. А разговаривать можно?
Борис. Можно.
Вероника. Я тебе стихи почитаю.
Борис. Валяй.
Вероника.
Журавлики-кораблики
Летят под небесами.
И серые, и белые,
И с длинными носами.
Лягушечки-квакушечки
По берегу гуляли.
Все прыгали да шмыгали,
Да мошек собирали.
Журавлики-кораблики
Лягушек увидали,
Спустилися, садилися
И тыщи их сожрали.
Лягушечки-квакушечки,
Что ж вверх не поглядели?
Все прыгали да шмыгали —
За это вас и съели!
Нравится?
Борис. Очень содержательно!
Вероника. Это, кажется, первое стихотворение, которое я выучила, когда была маленькая.
Борис, И последнее.
Вероника. Ты у меня дождешься. Ты меня разлюбил, Борис...
Борис. Глупая.
Вероника. Да-да. И глаза у тебя стали какие-то отсутствующие. Ну, что ты на меня так смотришь?
Борис. Разглядываю.
Вероника. Ая знаю, почему ты такой встревоженный.
Борис. Интересно...
Вероника. Боишься, что тебя возьмут в армию. Да-да, заберут — и готово! Все боятся.
Б о р и с. Не все.
В е р о н и ка. Ты отчаянный, возьмешь и сам пойдешь?
Б о р и с. А что? Возьму и пойду.
Вероника. Хитрый, хитрый! Знаешь, Борька, это даже нехорошо. Отлично знаешь, что тебе дадут броню, вот и хорохоришься.
Борис. Почему ты так решила?
Вероника. Знаю, всех умных забронируют.
Борис. Значит, по-твоему, одни дураки воевать будут?
Вероника. Больше я с тобой не разговариваю.
Борис. Если и будет броня, то одна на двоих. Или я, или Кузьмин.
Вероника. С кем ты себя равняешь?
Борис. Практику он знает в сто раз лучше меня.
Вероника. Хватит, хватит! Пусть твой Кузьмин знает все на свете... А кто к Первому мая премию получал? Ты или Кузьмин? Кому недавно благодарность вынесли? Тебе или Кузьмину? Ты работаешь на заводе государственного значения — ну и все. Конечно, Борька, я сама с ума схожу — вдруг тебя действительно возьмут? Нет, нет, все будет хорошо. Вот увидишь. Примут меня осенью в институт или нет?
Борис. Вероника, это серьезнейший разговор. Я хотел с тобой поговорить...
Вероника. Ая не желаю. И не смей меня называть «Веро-* ника». Слышишь? Кто я?
(Борис молчит.)
Ну, кто я?
Борис. Белка, Белка...
Вероника. А мне нравится затемнение: из окон, что напротив, всегда видно, что в комнате делается, а теперь... Поцелуй меня.
(Борис целует.)
Хорошо! И не видно.
(Стук в дверь.)
Войдите, войдите!
(Входит Степан.)
Степан. Богдановы здесь живут?
Борис. Степан!
Вероника. Я Богданова.
Степан (Борису). А.... та самая?
Борис. Она.
Степан (здороваясь с Вероникой). Степан. (Борису.) Получил повестку... Сейчас. Побежал к тебе... тоже лежит. Твои волнуются... Сказали, что здесь... Я побежал...
Б о р и с. На какое число?
Степан. Чудаки, понимаешь, на сегодня, с вещами. Забеги в контору, возьми расчет... Я в бухгалтерии сказал... подождут... А то — доверенность оставь...
Борис. Сегодня?
С т е п а н. В двадцать два часа. Глоточек выпью, все бегом...
(Подходит к графину, пьет.)
Вероника. Что это?
Борис. Видишь, Вероника, я думал, я думал, еще несколько дней пробуду здесь, а теперь... Пришла повестка в армию.
В е р о н и к а. Тебе?
Сте п а н. И мне тоже. Мы оба, добровольцами... Вероника (Борису). Ты уезжаешь. Сам? А я? Как же я? Степан. Наклевывается разговорчик — я побежал. Не плачьте, девушка, ваш Борис — золото! Эх, у меня дома тоже!.. Ну что ты с ними поделаешь? Не горюйте! Всего! (Убежал.)
(Вероника и Борис одни. Вероника смотрит на Бориса непонимающими глазами.)
Борис. Так надо... Иначе нельзя было.
Вероника. Нет-нет... Он же сказал, ты сам, добровольно... Что ты, ведь я люблю тебя!
Борис. Пойми, война уже пришла. Я подал заявление сам, это верно. Я хотел тебе сказать... Завтра твой день рождения... И вот — надо идти. Как же я мог иначе? Если я честный, я должен быть там.
Вероника. Иди воюй, проявляй героизм, может быть, орден получишь. Как же! Славы хочется! Иди-иди!
Борис. Ничего не случится, я знаю. Пойдем к нам. Ты все поймешь, ты умная...
Вероника. А что понимать, я все понимаю. Я не дурочка.
Борис. Ты сердишься, что я тебе не сказал?
Вероника. Иди, дома волнуются.
Борис. Аты?
Вероника. Я приду. Скоро. Очень скоро. Я хочу побыть одна... Немножко... несколько минут... Иди-иди... Нет-нет... (Вдруг бросается к Борису на шею.) Боря! Боренька мой! Не уходи!
Борис. Ну что ты, что? Не надо!
Вероника (отпуская Бориса). Не буду, не буду.
Борис. Идем вместе.
Вероника. Нет-нет.
(Борис подходит к Веронике, хочет ее обнять.)
Борис. Не могу так уйти...
Вероника. Ну... (Целует Бориса.) Иди...
(Борис не уходит, смотрит на Веронику.)
Вероника. Что ты смотришь?
Борис. Запоминаю тебя.
Вероника. Какую?
Борис. Такую, какая ты есть. Только не опоздай, Белка! (Убегает.)
(Белка опять забирается с ногами на диван и начинает читать стихи.)
Белка.
Всю ночь не разнимали руки,
Всю ночь не спали мы с тобой:
Я после долгой, злой разлуки
Опять пришла к тебе — домой.
Мы говорили долго, жадно,
Мы не стыдились слез отрадных —
Мы так крепились в дни ненастья...
Теперь душа светла, мудра,
И зрелое людское счастье,
Как солнце, встретит нас с утра.
Теперь навек — ты веришь, веришь? —
Любовь одна и жизнь одна...
...И вдруг стучит соседка в двери,
Вошла и говорит:
«Война!»
Война уже с рассвета длится.
Войне уже девятый час.
Уж враг за новою границей.
Уж сотни первых вдов у нас.
Войне идет девятый час.
И в вечность канул день вчерашний.
Ты говоришь:
«Ну как? Не страшно?»
«Нет...Ты идешь в военкомат?»
Еще ты муж, но больше — брат...
Ступай, родной...
И ты — солдат,
Ты соотечественник мне,
И в этом — все.
Мы на войне.
(Звучит песня Булата Окуджавы «До свидания, мальчики...» На сцену выходит Степан.)
Степан. Никто не знает точно, сколько писателей погибло на полях Великой Отечественной войны. Неизвестным — вечная память и вечная благодарность наша. А о тех, чьи имена известны, мы поведем сегодня наш разговор.
Поэт Владислав Занадворов. Погиб в 1942 году на Волге.
Память
Когда и в жилах стынет кровь,
Я грелся памятью одной.
Твоя незримая любовь
Всегда была со мной.
В сырой тоске окопных дней,
В палящем огненном аду
Я клялся памятью моей,
Что я назад приду.
Хотя б на сломанных ногах,
На четвереньках приползу.
Я в окровавленных руках
Свою любовь несу.
Как бьется сердце горячо,
Летя стремительно на бой!
Я чувствую твое плечо,
Как будто ты со мной.
Пусть сомневается другой,
А я скажу в последний час,
Что в мире силы нет такой,
Чтоб разлучила нас!
Вероника. Из письма ленинградки Веры Ч.: «Я жила в большой и дружной семье. Все это отняла у меня война. Но я ни одного дня не чувствовала себя одинокой. Я работала в госпитале, помогала, чем могла, знакомым. Одну приятельницу сестры мне удалось в январе прошлого года вырвать из когтей смерти. А вот теперь у меня завязалась интересная переписка с бойцами Ленинградского фронта. Я решила поздравить по радио своих дру- зей-фронтовиков с Новым годом. И вот после этого я стала получать массу писем от совершенно незнакомых мне бойцов. В большинстве это бойцы, у которых родных или уже нет, или они остались в фашистском плену и им никто не пишет. Со многими у меня завязалась самая теплая и дружеская переписка. И я счастлива, что мои несколько строк могут поднять дух бойца и звать его к новым победам».
(На сцену выходит Борис.)
Борис. Из письма лейтенанта Петра Глухова своей любимой: «Родная Ная! Я редко пишу тебе. Не потому, что не хочу, а потому, что не могу писать часто. Ты знаешь — моя жизнь всегда в опасности. Я не хочу тебя тешить на-прасной надеждой. Я всегда пишу тебе после боя. Но если ты получишь это письмо, значит, меня нет...
Я заранее позаботился написать это письмо, чтобы ты, живая, знала, как я любил тебя, какой бесконечно дорогой ты была для меня.
Твои письма дышат нетерпеньем, ты просишь лучше, беспощадней бить фашистов, чтобы я скорее вернулся к тебе. Верь мне — твой наказ я выполню с честью. Как и ты, я живу мечтой вернуться к тебе, снова встретиться с тобой. И ради осуществления этой мечты я так жадно бросаюсь в бой, во имя тебя я успеваю сделать в бою то, чему удивлялся бы, если бы прочел в газете.
Меня могли бы упрекнуть, если бы прочли это письмо, упрекнуть за то, что я сражаюсь за тебя. А я не знаю, не могу разграничить, где кончаешься ты и начинается Родина. Она и ты слились для меня воедино. И для меня глаза твои — глаза моей Родины. Мне кажется, что твои глаза всюду меня сопровождают...
Будущее для меня — это ты. Впрочем, зачем я говорю о будущем? Ведь, когда ты получишь это письмо, меня не будет. Я бы не хотел, чтобы ты его получила, и я даже адреса не напишу на конверте. Но если, если все-таки получишь его — не обижайся. Значит, иначе быть не могло.
Прощай. Будь счастливой без меня. Ты сумеешь найти себе друга, и он будет не менее счастлив с тобой, чем я. Будь веселой. В дни славных побед нашего народа ликуй и торжествуй вместе со всеми. Только мне хочется, чтобы в такие дни, в дни веселья и счастья, затаенная, нежная грусть обо мне не покидала тебя, чтобы глаза твои вдруг, на минуту, сделались бы такими, ка-кими они смотрят сейчас на меня с портрета.
Прости за такое желанье.
Крепко и горячо обнимаю тебя.
Петр»
Лейтенант Петр Глухов погиб в момент, когда подползал к вражескому дзоту с гранатой в руках. В личных вещах убитого его товарищи нашли неотправленное письмо любимой девушке и ее фото. На обороте фотокарточки имелась надпись: «Славный мой! Ты далеко, но ты всегда со мной. Посылаю это фото, чтобы ты чаще вспоминал меня. Привет, мой дорогой. Твоя Ная. Май 1943 года».
(На сцену выходит Вероника, закутанная в большую шаль.
Она читает стихи О. Берггольц.)
Вероника.
Я сердце свое никогда не щадила.
Ни в песне, ни в горе, ни в дружбе, ни в счастье. Прости меня, милый. Что было — то было.
Мне горько. И все-таки это — счастье...
(На сцену выходят Ирина и Володя. Вероника стоит так, что они ее не видят.)
Володя. Мы в разведку ходили вдвоем... Да разошлись как- то... Обратно иду — поле кругом, снег выпал, видно... По мне стрелять начали... Ну, я, конечно, на землю плашмя. А холодно... Хочу встать — над самой головой: Жжжить, жжжить! Опять лежу... долго... Чувствую, коченеть начинаю... Вижу, кто-то ко мне подползает, наш. «Лежи, говорит, башки не поднимай, тут, говорит, мертвая полоса...» Это значит, когда нельзя ни назад, ни вперед двигаться... Лежим оба... Он крепче меня был, а я чувствую, что замерзаю. Лежать нужно было до темноты, в темноте легче, а ее еще и не видно было... Он мне начал лицо растирать снегом... Наверное, увидел, что нос побелел... А мне вдруг спать захотелось... Он знал, что это смерть... Расстегнул полушубок, прижал к себе... тепло от него... О девушке вдруг начал говорить — как она хороша, как любит его, как он вернется и женится на ней... Он совсем разгорячился, а мне тоже, знаете, тепло стало, он все называл ее — Белка... Потом рассказывал смешную историю, как он однажды...
Ирина. Скажи, как его звали?
Володя. Не знаю. Он был не из нашего подразделения.
И р и н а. А потом разве вы не встречались?
Володя. К сожалению, нет.
Ирина. Что же было дальше, Володя?
В о л о д я. Так мы лежали, а темнота только-только спускалась. Он тоже устал и озяб... а я уже засыпал. Помню, он сильно ударил меня кулаком, я очнулся, снова понял все, что происходит, не выдержал, вскочил на ноги... Вот тут-то меня и стукнуло ...(Показывает на грудь.) сюда. Я упал... Он ругался, бранил меня... Ну, а мне уж было все равно. Вдруг он вскочил, схватил меня поперек туловища и побежал... По нему стреляли, а он бежал по замерзшему кочковатому полю... Бежать было недалеко, до перелеска...
Ирина. Добежали, Володя?
Володя. Он добежал. Положил меня в снег и только сам- то поднялся, а эти гады опять стрелять начали и убили его, так что он прямо на меня упал.
Ирина. Убили?
Володя. Из автоматов, наверное.?
Ирина. Кто же это был, ты гак и не знаешь?
В о л од я. Нет. Тут заваруха началась... Когда подошли наши, меня положили на плащ-палатку и понесли, а его стали закапывать.
И р и н а. А документы ты его не видел?
Молодя. Он тоже из разведки полз, а когда посылают в разведку, ничего не разрешают брать с собой... В карманах у него нашли только какую-то пуговицу...
(Ирина быстро идет к комоду, достает фотографию Бориса, показывает Володе.)
Ирин а. Похож?
Иолодя (после долгой паузы). Нет.
Ирина (громко). Он?
Володя (тихо). Да.
Вероника (подходит к Володе). Володя, он ничего не сказал перед...
Володя. Нет. Он умер сразу...
Вероника. Его там и похоронили?
Володя. Да.
Вероника. Где это?
Володя. Западная окраина Смоленска, около высоты ноль шесть (уходит).
Вероника (одна, читает как молитву).
Отчаяния мало. Скорби мало.
О, поскорей бы отбыть проклятый срок!
А ты своей любовью небывалой
Меня на жизнь и мужество обрек.
Зачем, зачем?
Мне даже не баюкать,
Не пеленать ребенка твоего.
Мне на земле всего желанней мука
И немота понятнее всего.
И разве для меня победы будут?
В чем утешение себе найду?!
Пускай меня оставят и забудут.
Я буду жить одна — везде и всюду
В твоем последнем пасмурном бреду...
Но ты хотел, чтоб я живых любила.
Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
Всей человеческой и женской силой.
Чтоб всю ее истратила дотла.
На песни. На пустячные желанья.
На страсть и ревность — пусть придет другой.
На радость. На тягчайшие страданья
С единственною русскою землей.
(На сцену выходят Володя, Ирина, Степан и Борис, Вероника — там же. Хорошо, если кто-то сыграет на гитаре. Все тихо поют песню «Землянка».)
Степан. «Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте!.. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас. Пусть эти люди будут всегда близки вам, как друзья, как родные, как вы сами!» (Юлиус Фучик).
Бывало, что и забывали, вычеркивали из жизни, из памяти, из сердца... И это было — предательство, самое черное, самое жестокое и беспощадное. И солдат, находившихся в это время на фронте, это предательство мучило и убивало сильнее пуль и гранат...
Захар Городисский, поэт, умер от ран в 1943 году.
Я тебе посвятил много пламенных строк,
Ты же письма писать мне не хочешь.
Ну так знай, я могу и к тебе быть жесток
И порву свое сердце на клочья.
Хватит сил у меня твой портрет разорвать,
Сжечь все письма твои дорогие
И безжалостно их навсегда променять,
Навсегда променять на другие...
А при встрече, не глядя, я мимо пройду,
Если б даже и сердце дрожало...
Потому что весной в сорок третьем году
Ты мне письма писать перестала.
Она перестала писать в 1943 году... Не потому ли и погиб он тогда же?.. Кто знает...
(Звучит песня Булата Окуджавы «По Смоленской дороге...»)
Ирина. Конечно, было всякое. Но все же, все же...
Когда, чеканный шаг ровняя,
Идут солдаты на парад,
Я замираю —
Вспоминаю,
Что был на свете мой солдат.
...Война. И враг под Сталинградом.
И нету писем от отца.
А я стою себе с солдатом
У заснежённого крыльца.
Ни о любви, ни о разлуке
Не говорю я ничего.
И только молча грею руки
В трехпалых варежках его.
Потом прощаюсь целый вечер
И возвращаюсь к дому вновь.
И первый снег летит навстречу
Совсем как первая любовь.
Какой он был? Он был веселый.
В последний год перед войной
Он только-только кончил школу
И только встретился со мной.
Он был веселый, темно-русый,
Над чубом — красная звезда.
Он в бой пошел под Старой Руссой
И не вернется никогда.
Но все равно — по переулкам
И возле дома моего
Идут солдаты шагом гулким,
И все похожи на него!
Идут, поют, равняют плечи,
Ушанки сдвинуты на бровь.
И первый снег летит навстречу.
И чья-то первая любовь...
Маргарита Агашина
(Звучит песня в исполнении В. Толкуновой «Если б не было войны...» — муз. М. Минкова, сл. И. Шаферана)
На сцену выходят Женя (Колышкин) и Женечка. Идет отрывок из сценария Булата Окуджавы к кинофильму «Женя, Женечка и “катюша”».
Женя. Колышкин стоял посреди двора, словно раздумывая: идти ему в столовую или не идти. Вдруг за спиной кто-то тихо сказал:
Же н е ч к а. Господи, откуда ты взялся?
Колышкин. Неужели это ты?
Же н е ч к а. Не забыл, значит. Вот дружок настоящий. Замерз?
Колышкин. Женечка... Я уж думал — не найду тебя... е н е ч к а. Ах ты мой дорогой... Посидим, покурим? Сейчас увидишь, как я живу. Девочки уехали, и я одна.
Колышкин. Он стоял посреди комнаты и смотрел нг Женечку.
Ж е н е ч к а. Ну раздевайся (говорила она радостно). Вот чудак какой!
Кол ышкин. Но он стоял, и смотрел на нее, и пожимал плечами, и пытался улыбнуться.
Женечка. Это потрясающе. (Смеялась она, стаскивая с него шинель.) Поешь горяченького? Суп еще не остыл. Вот и опять у нас свидание, прямо посередке войны у нас свидание.
Колышкин. Как в лучших домах. Давай выпьем. За встречу...
Они сидели за столом. Печурка продолжала гудеть, и теперь лишь отсветы пламени освещали эту большую комнату с окнами, забитыми фанерой и заложенными всякой рухлядью. Женечка начала прибирать со стола и, когда была возле Колышкина, наклонилась и поцеловала его в затылок, едва-едва, словно клюнула. Колышкин встал и пошатнулся. Она рассмеялась.
Женечка. Ты качаешься смешно.
Колышкин. Ничего, держусь.
Колышкин (берет ее голову в ладони). Женечка! Ты о чем думаешь?
Женечка. Молчи...
Женя. Свеча затрещала. Пламя заколебалось. Тень Колышкина ссутулилась и кинулась прочь. Он обнял ее. Она прильнула к нему, но тотчас плавно вырвалась, отошла.
Колышкин. Я письмо буду ждать от тебя...
Женечка. Письмо?
К о л ы ш к и н. Ты скажи, напишешь мне? Напишешь?
Ж е н е ч к а. Да зачем тебе это, глупый?
Колышкин. Ну, хочешь, я маме напишу про все... Сама отправишь... Хочешь?
Молчать было трудно, но все слова, что приходили в голову, казались малозначительными.
Кто здесь жил? Вражеский лазутчик? Сударыня, вашу руку, я проведу вас по руинам зла!
И он схватил ее протянутую руку и повлек за собой в незнакомый мир.
Женечка. Куда ты, не надо...
Колышкин. Сударыня...
Женечка. Там холодно... Ветер...
Колышкин.Я умоляю вас...
Женечка. Давай лучше здесь посидим, а, Жень?
Колышкин. Мы обойдем этот вертеп и утвердим повсюду...
Женечка. Давай лучше здесь... Поговорим, что да как... А то ведь мне на дежурство скоро...
Женя. Но он уже кинулся к груде фотографий, пестреющих на полу, и перед ним замелькали добропорядочные холеные лица бывших хозяев — дети, юноши, пожилые люди с собакой возле роскошного черного лимузина... И вдруг Колышкин вздрогнул — с фотографий на него смотрело задумчивое красивое лицо молодого человека.
Так это переводчик! Зигфрид! Это он!.. Значит, это его дом? Ничего себе домик! Помнишь, как я в Новый год...
Женечка. Так ты что, правда, у фрицев побывал?
Колышкин. A-а, сударыня, раскаиваетесь? (Он погромил ей пальцем.) Считали меня лжецом? И в этом замке витал амур... Мимолетное детство, отрочество... И они гоже читали книжки... Может быть, даже Шиллера или Гете...
Женечка. Что-то скрипнуло... Там кто-то есть... Давай вернемся, Жень.
Колышкин. Пустое, сударыня! Клянусь этой шпагой — ни один волос не упадет с вашей прекрасной головы!
Женечка. Это потрясающе! Мой рыцарь меня защитит!
Женя. И они двинулись по галерее. Женечка обернулась. Колышкина не было. В разные стороны уводили двери. Наверху опять что-то скрипнуло. Колышкин между тем, разыскав потешную маску и напялив ее, накинув на плечо портьеру на манер мушкетерского плаща и размахивая шпагой, представлял, как он разыграет свою подругу. Он услышал ее крик и спрятался...
Остановись, Колышкин! Спустись на землю! Тебе и в голову не приходит, что тревога Женечки не напрасна, что война — не только линия огня, что она повсюду... Остановись, Колышкин! Окликни ее! Она втянулась в твою игру и уходит все дальше, вглубь особняка.
Поздно.
Три лихорадочных выстрела прокатились по коридорам и галереям особняка. Она приняла их в упор, когда вбежала в дверь. Она успела увидеть бледное, перекошенное лицо и понять, что это и была ее смерть, и удивиться, что Женя позвал ее сюда, так ей послышалось...
Она рухнула к ногам Зигфрида, это был он, и в ее мертвеющих, широко раскрытых глазах застыло изумление...
(На сцену выходят все участники вечера.
Борис стоит с Вероникой, Женя — с Женечкой, Степан и Володя — тоже вместе.
Звучит «Мелодия» К. В. Глюка.)
Степан.
Пусть буду я убит в проклятый день войны,
Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,
Пусть... Лишь бы никогда не заглянуло горе
В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны...
Пусть не осмелится жестокая рука
Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе,
Что ты в разорванном лежишь противогазе
И бьется локон твой у синего виска...
Автор этого стихотворения, поэт Евгений Нежинцев, умер в Ленинграде в 1942 году.
Вероника. И, конечно мы не можем не закончить сегодняшний вечер памяти стихотворением, которое стало символом верности, благородства и любви. Неправда, что оно устарело и стало слишком хрестоматийным. Неправда, что мы очерствели настолько, что нас уже не трогают эти простые строки, потрясающие глубиной чувств.
Ирина.
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Вероника.
Жди, когда из дальних мест писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Борис.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Степан.
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Же н е ч к а.
Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: «Повезло».
Не понять неждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Колышкин.
Как я выжил — будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
(Как и в начале вечера, звучит песня «Темная ночь».)
Конец
загрузка...
|
Главная